Как на самом деле жила средняя крестьянская семья XIX века

 

У историка и футуролога И.В. Бестужева-Лады (1927–2015) есть старая книжка «Семья вчера, сегодня, завтра…» – в электронном виде её, видимо, нигде не выкладывали. Одна из глав посвящена старинному укладу жизни. Этот уклад, утверждает Бестужев-Лада, сохранялся в его селе, даже когда ему было 5–6 лет. Он мог наблюдать, как жили здесь век или два назад. Процитируем фрагмент, в котором он подробно описывает ритм крестьянской семьи. * * * «Мое родное село Лада (в то время Пензенской губернии), как и тысячи других русских сел вдали от городов и в стороне от больших торговых дорог, до самого начала 1930-х годов, т.е. до завершения коллективизации сельского хозяйства, сохранило множество черт уклада жизни минувших веков. Наша семья успела уже тогда «урбанизироваться», т.е. молодежь перебралась в город, а в отчем доме оставались преимущественно старики. Но соседи еще какое-то время пытались вести единоличное, да притом во многом натуральное хозяйство минувших веков. Я целые дни проводил у них (точнее, у своих сверстников-друзей) и, таким образом, подобно уэллсовскому путешественнику во времени, получил немыслимую ныне возможность побывать на Руси XIX века. Подъем начинался в третьем часу утра (по-нынешнему ночи). Первыми вставали, как всегда и везде, женщины. Надо было успеть подоить корову и коз, выгнать их в стадо — иначе кому-то придется тратить полдня, чтобы на глазах всего села догонять ушедшее стадо. Затем задавался корм остальной домашней живности, прибиралась изба, где в четыре этажа — на полу, на лавках, на печке и на полатях — спали вповалку на каких-нибудь 15–20 квадратных метрах не менее 15–20 человек. Наконец, готовился нехитрый завтрак: несколько картошек в мундире или несколько ложек каши, краюха хлеба, полголовки лука, крохотная щепотка драгоценной (покупной!) соли и пол-литровый ковш родниковой водицы на брата. Но и такой завтрак требовал почти часа на приготовление. Надо было наколоть щепы, натаскать кизяков (брикетов из сухого навоза, смешанного с соломой, — основного топлива в безлесной местности), развести огонь, сходить за водой — версту до родника и обратно — и так далее.

В пятом-шестом часу утра вся семья почти в полном составе выезжала в поле. Ребятишки, или, по-местному, «полыдня», досматривали свои сны, трясясь в телеге. Замешкаться было просто невозможно. Во-первых, настоящая работа, как известно, не ждет. А во-вторых, пахать или боронить, или сеять, или полоть, или жать и т.д. ехало все село. И горе было той белой вороне, которая хоть на вершок отобьется от стаи. Провинившийся в лучшем для него случае становился притчей во языцех, ходячим анекдотом на долгие годы своей несчастной с этого момента жизни. — Ты что, как Макар Булынин, разлегся?! — грозно раздавалось то в одном, то в другом конце села. И только чудо могло вернуть бедняге Макару то самое элементарное уважение окружающих, без которого не может нормально существовать ни одна человеческая личность. Это в лучшем случае. Ведь позор падал не на одного Макара, а на всю его семью, всю его родню, весь его род. Поэтому звучала оплеуха, начиналось «спускание шкуры», а если и это не помогало — виновный превращался в изгоя, и страшнее такой участи ничего уже нельзя было придумать. Самое позднее в шесть утра начиналась страда. Мне почему-то особенно запомнилась прополка проса. Халтурить было подло: от твоей добросовестности целиком зависело, будет ли у. целой семьи каша или придется довольствоваться мякиной. А надо было в течение нескольких часов проползти на корточках несколько стометровок, выщипывая каждую травинку, кроме просяной. Уже через четверть часа начинало немилосердно ломить ноги, руки и спину. А потом ко всему этому прибавлялось палящее солнце. Но мои одногодки, такие же мальчишки и девчонки 5–10 лет, привычно доводили эту тягчайшую работу до конца, ничуть не уступая взрослым.(продолжение следует)